Егор был счастлив. У него было всё, о чём мог мечтать мужчина в его возрасте: любящая жена, двое сыновей-близнецов, любимое дело – растущая компания. И маленькое поместье – его место силы.

Жена Егора Кристина была прекрасна: красивая, очаровательная, с точёной фигуркой (которой не повредили беременность и роды), – мимо неё, казалось, не обернувшись, не смог бы пройти ни один мужчина. А ещё у неё был диплом о высшем образовании, которым она очень гордилась.

По мнению Егора, у его супруги был только один существенный недостаток: она знала всё всегда и лучше всех. Но, право же, это и не недостаток вовсе…

А ещё Кристина умела обижаться. По поводу и без повода. Причём так искренне и безутешно, что Егор физически чувствовал её невыносимую душевную боль и не мог выдержать обиду жены, даже беспричинную, дольше сорока трёх минут (засекал).

На третий год супружества у Егора и Кристины родились близнецы – светловолосые, сероглазые Пётр и Павел. Они были очень похожи друг на друга, но с первых дней жизни стало очевидно, что родители перепутали имена, ведь лидером был Павел, хотя его имя переводится «малый», а Пётр был ведомым, хотя его имя означает «камень». По идее, следовало бы назвать близнецов наоборот, но теперь менять имена было уже поздно. Впрочем, путаница с именами никак не отражалась на их счастье.

Мальчишки росли не по дням, а по часам; Егор не мог нарадоваться на них, и всё своё свободное время старался проводить с сыновьями.

Потом Кристина решила, что воспитывать близнецов в условиях мегаполиса – неправильно, и настоятельно просила мужа купить небольшое поместье в ближайшем пригороде: так, чтобы Егору было удобно добираться до работы, а ей – до магазинов и салонов красоты. Егор объездил с риелтором много загородных домов и небольших поместий, выставленных на продажу, и в итоге остановил свой выбор на небольшом, но очень уютном участке, в дальнем конце которого стояло просторное деревянное шале, а справа от ворот, над большим гаражом был выстроен жилой этаж для водителя, сторожа или постоянной прислуги.

Постоянной прислуги в доме не было, водителя тоже: Егор и Кристина водили свои машины сами. Кристине было тяжело с близнецами, поэтому каждое утро приходила няня Татьяна средних лет, проводившая с малышами весь день до самого вечера, а через день приезжала помощница по дому – смуглая крепенькая филиппинка Би-Сан, непрерывно убиравшая шале, стиравшая, гладившая и готовившая простые русские и сложные филиппинские блюда. Егору Би-Сан очень напоминала кролика с батарейкой разрекламированной фирмы. Но он побаивался, что однажды батарейка разрядится, и Би-Сан просто застынет на месте, а где достать точно такую же замечательную батарейку для подзарядки чудесной помощницы с далёкого архипелага, Егор не знал.

Весь участок их (теперь уже их!) поместья был засажен лиственницами и цветущими кустарниками, а за домом каким-то чудом сохранились небольшая теплица и грядки, на которые Егор с удовольствием тратил изредка выпадавшее летом свободное время, экспериментируя с выращиванием помидоров, огурцов, зелени и клубники. Между грядками росла плодоносящая черешня, а по бокам от теплички – сортовая малина с крупными карминными, жёлтыми и оранжевыми ягодами.

А ещё на участке был небольшой, но довольно глубокий пруд, в котором по весне каждый вечер квакали лягушки. Его частенько приходилось чистить, чтобы там не разводились комары, хотя лягушки честно старались отрабатывать возможность радовать свой слух и слух Егора громким кваканьем. Когда близнецы немного подросли и научились ходить, пруд надёжно огородили, чтобы они ни в коем случае не могли даже приблизиться к пруду, не говоря уж о том, чтобы в него упасть. На участке повесили качели, и сначала близнецы качались на коленях у Кристины и Татьяны, потом – вдвоём, а когда достаточно подросли, – то по очереди и вполне самостоятельно.

Ещё одним неожиданным достоинством этого участка было то, что на нём жила удивительная кошка. Продавая поместье, хозяйка предупредила о том, что кошка пришла неизвестно откуда и сама выбрала этот участок своей вотчиной, ежедневно доказывая свою преданность хозяйке аккуратно раскладываемыми на дорожке тушками мышей, кротов и даже зазевавшихся птичек.

Кристина была категорически против того, чтобы в её поместье жила неизвестная уличная кошка. Она так и сказала:

– Нам не нужна какая-то приблуда.

Егор, мысленно рассмеявшись, попытался объяснить жене, что «приблуда» на арго означает некое техническое приспособление, девайс, а потому приблудившаяся кошка не может называться «приблудой». Но Кристина настаивала на своём, ведь, в отличие от Егора, недоучившегося в техническом вузе из-за трагической гибели отца (кто-то должен был взять на себя управление компанией, и Егору приходилось дневать и ночевать на работе, чтобы вникнуть в бизнес как можно быстрее), Кристина закончила Российский институт лингвистики, некое частное учебное заведение, и по диплому была переводчиком английского и испанского языков. Впрочем, в реальной жизни она не владела ни тем языком, ни другим, и даже по-русски писала с многочисленными ошибками. Поэтому предпочитала писать письма в Ворде, который услужливо предлагал ей варианты исправления орфографических и пунктуационных ошибок, а потом копировала и вставляла их в многочисленные е-мейлы, рассылаемые ею во всевозможные турагентства, агентства по найму прислуги и оказанию прочих жизненно важных услуг.

Но Кристина не раз пеняла мужу, что, в отличие от него, у неё есть высшее образование, ведь она окончила РИЛ.

– Понимаешь, это – РИЛ, – говорила она, – что по-английски значит «реальный», то есть «настоящее», «действительное» образование. В отличие от твоих четырёх курсов специалитета в техническом вузе у меня есть степень: я – бакалавр, и высшее образование у меня – «рил».

Егор пытался объяснить Кристине, что «настоящий», «действительный» по-английски произносится чуть иначе, но Кристина прерывала его объяснения категоричным заявлением, что у неё лингвистическое образование, и она знает лучше. Впрочем, как и обо всём на свете…

Тем не менее, Егор настоял на том, что кошка будет жить на облюбованном ею месте – на её (теперь уже их!) участке, и на зиму ей даже отвели небольшое местечко в сенях, где все члены семьи и гости дружно оставляли обувь, проходя в дом босиком – Кристина категорически не признавала никакие тапочки, и прислуга была вынуждена приносить свои, а учительница английского языка, которую наняли подросшим близнецам, просто купила себе новые тапочки и оставляла их в тех же сенях в бумажном пакете.

Кошка была необыкновенной персиковой расцветки с более тёмными рыжеватыми полосками, ярко-голубыми глазами и пушистым хвостом – редкая красавица.

– Давайте назовём её «Морковка»! – предложил маленький Павлик, и Петя, как всегда, поддержал брата.

– Вот ещё! – фыркнула Кристина. – «Морковка» – вовсе не кошачья кличка и вообще не кличка для животных. Это овощ, корнеплод! Давайте назовём её «Джинджер»: это имбирь по-английски, а ещё “ginger” означает рыжий цвет, и, между прочим, это весьма популярное женское имя в англоязычных странах, есть даже несколько селебрити по имени Джинджер.

– Можно подумать, имбирь – не корнеплод! – тихо заметил Егор, но Кристина услышала и тут же среагировала:

– Имбирь – это специя. И Джинджер – это вам не «морковка»! Вы бы кошку ещё капустой назвали!.. – Кристина ожидала продолжения дебатов, но никто больше не стал с ней спорить, и так и повелось: Кристина называла кошку Джинджер, Егор и близнецы – Морковка, а мудрая кошка игнорировала первую кличку и охотно прибегала, услышав вторую.

Петя и Павлик очень полюбили Морковку и, после полного обследования «на глистов и прочую гадость» и комплекса прививок Кристина позволила им «играть с Джинджер», чем близнецы и воспользовались от души: они тискали Морковку, таскали её за хвост, целовали, засовывали свои маленькие пальчики прямо ей в рот, и бедная кошка стоически выносила их «ласки» и даже не шипела на них.

Кристина, близнецы, бизнес требовали очень много внимания, и Егор не раз ловил себя на мысли, что редко звонит матери и ещё реже навещает её, но насущные дела и проблемы тут же отвлекали его от этой мысли, возвращая, пусть и временно, душевный покой.

Однажды Егор вернулся домой, как всегда, поздно и нашёл Кристину в слезах, почти в истерике, а на полу кухни были капли и тонкие полоски свежей крови. Егор, испугавшись за близнецов, стал расспрашивать, что случилось, но Кристина, захлёбываясь слезами, никак не могла сформулировать ответ. Пока наконец не выяснилось, что жена специальными ножницами хотела подстричь Морковке когти, «чтобы та по злобе не оцарапала близнецов», и сорвала ей один коготь, за что терпеливая кошка оцарапала ей руку. И Кристина была уверена, что теперь в её кровь попала инфекция, и она непременно заболеет стафилококком и умрёт в страшных мучениях.

Егор обработал царапину страдалицы-Кристины, схватил Морковку, засунул её в давно купленную переноску и погнал машину к ветклинике, благо та была всего в получасе очень быстрой езды. Там Морковкину лапку обработали, но сказали, что выдернутый коготь уже не сможет вырасти никогда.

Время шло, близнецы занимались английским и уже свободно выражали свои детские мысли в общении с помощницей-филиппинкой, и Би-Сан хвалила их и удивлялась, как быстро они освоили этот казавшийся ей трудным язык.

Всё шло своим чередом.

Но вот однажды вечером Кристина встретила Егора на пороге дома, что, впрочем, она делала нечасто, поскольку очень уставала в заботах о близнецах и о доме, но ещё больше – в поездках по магазинам и косметическим салонам. Явно встревоженная Кристина сказала:

– Егор, там эта, ваша приблуда… за воротами, на противоположной стороне дороги, в кустах… Её, видимо, сбила машина… Я не знала, как ей помочь. Я не знала, что делать… Я вернулась из спа-центра, и у меня потом было занятие по пилатесу, а затем к близнецам приехала учительница английского… В общем, наверное, возьми лопату и зарой её в лесу где-нибудь подальше.

У Егора оборвалось сердце.

– Ты нашла кошку, она была ещё жива?

– Да-да, вполне. Только не могла встать…

– Ты нашла кошку три часа назад и не отвезла её в ветеринарную клинику?

– Ну, я была очень занята: сначала урок пилатеса – ко мне приехала тренер, потом – английский у твоих сыновей… 

– Но ты ведь неоднократно оставляла близнецов с учительницей английского! И тебе хватило бы двух часов, чтобы отвезти Морковку в ветклинику и вернуться.

– Ну, не могла же я оставить твоих детей с чужой тёткой!

– Но ты же много раз оставляла их с Ириной Всеволодовной!

– Но в этот раз в доме не было никакой прислуги… Вдруг она начала бы рыться в наших вещах?

– Ирина Всеволодовна работает у нас больше года и ни разу не выходила из кабинета, где занималась с детьми.

– Да, но в доме всегда были Би-Сан или Татьяна. Кто-то мог присмотреть за училкой!

– То есть доверить детей учительнице на два часа – это нормально? А оставить учительницу на два часа с детьми в пустом доме – опасно? – Егор еле сдерживался.

– Ну, я решила, что кошка всё равно не жилец! – отрезала Кристина.

– Не верю своим ушам… – сказал Егор и большими шагами направился к воротам.

Он нашёл Морковку под кустом лещины, чуть дальше от обочины дороги. Она была жива… Но чувствовалось, что она страдала от боли уже не один час и держалась из последних сил. Её взгляд молил о помощи. Егору показалось, что это была последняя мольба.

Было видно, что кошке очень больно. Она не могла уже даже мяукать. Только один раз Морковка издала хриплый звук, слабо напоминавший мяуканье: словно радовалась и благодарила Егора за то, что он наконец пришёл. За то, что не бросил её и за то, что он непременно её спасёт. Во взгляде кошки было столько боли вперемешку с почти оставившей её надеждой. Но вдруг её взгляд прояснился и стал почти ободряющим. Егор сдёрнул с себя пиджак от Нортона, бережно завернул в него Морковку и бегом отнёс её к машине.

Крови было немного: травмы, скорее всего, были внутренние. Только в левом уголке рта Морковки засохли две капельки крови. И шерсть под глазами казалось влажной. Егор не знал, плачут ли кошки, но чувствовал боль Морковки, как свою собственную. И от этой нестерпимой боли разрывалась его душа. Егор положил пиджак с Морковкой на пол перед задним сиденьем, опасаясь, что она может слететь с сиденья от быстрой езды и повредиться ещё больше. Но он боялся причинить Морковке боль, пристегнув её ремнём безопасности.

Егор гнал на предельно возможной скорости, лавируя в плотном потоке машин, пару раз подрезал не особо торопившиеся домой автомобили, мысленно ответив на потоки ругательств, наверняка сформулированных в его адрес. Наконец машина затормозила с визгом шин у ветклиники.

Егор выскочил из машины, осторожно, как мог, подхватил Морковку и, не заперев двери пультом, бегом, через две ступеньки помчался в клинику. Крикнул девушке за стойкой регистрации:

– Хирурга! Сейчас!

Сотрудница клиники попыталась остановить его уточняющим вопросом, но Егор даже не притормозил – пробежал на второй этаж, где, как он помнил, была операционная.

Егор ворвался в операционную. Хирург уже снял халат и надел пиджак, собираясь домой. Егор бережно положил Морковку на хирургический стол и хриплым голосом произнёс: – Умоляю, доктор! Спасите! Плачу три тарифа!

Врач кивнул головой, снял пиджак, надел халат, хирургическую шапочку и перчатки. Он осторожно, двумя руками приподнял кошку. Егор сдёрнул свой испачканный кровью пиджак с хирургического стола. Врач попросил Егора выйти из кабинета и сообщить медсестре на стойке регистрации, что ему нужна помощь медсестры. Егор так и сделал и, сидя на танкетке в коридоре, видел, как в операционную пробежали ещё один врач и медсестра.

Егор второй раз в жизни жалел о том, что так и не научился курить.

Он сидел в коридоре перед операционной и, как умел, молился. Как научила мама. Молился о том, чтобы Морковка осталась жива. Почему-то именно от жизни этой ничейной кошки, казалось, зависела его собственная жизнь, его счастье. Минут через двадцать дверь открылась, и вышел уставший, замученный хирург.

Вопросительный взгляд Егора разбился о словно схлынувшее всеми возможными эмоциями лицо врача. Лицо хирурга не выражало ничего, кроме глубокой печали оттого, что, несмотря на все его старания, в этот раз он не сумел договориться со Смертью, чтобы она подождала, не забирала того, кто кому-то был очень нужен.

Хирург качнул головой и выдавил:

– Прости, друг, слишком поздно… Если б хоть часика на два, если б хоть на часик пораньше!..

В этот миг Егор ощутил, как у него в груди что-то звякнуло, негромко, но отчётливо. Как хрустальный бокал, в который по недоразумению плеснули кипятку. Трещина на гранёном хрустале его сердца была почти незаметна. Но на ней постепенно появлялись капельки крови: по-прежнему надёжно работавшее сердце выдавливало капельки крови сквозь хрустальную трещину. Егор покивал головой, вынул из бумажника три купюры, спросил:

– Хватит?

Хирург молча кивнул, взял деньги, сунул в карман халата. Протянул Егору руку, крепко пожал и выдавил дежурное:

– Держись!

Добавил, тягостно вздохнув:

– Кошка редкая… Помогала нам изо всех сил.

Егор ещё раз кивнул и пошёл к выходу. На улице сел в машину, обнял руль, уронил голову на руки и… заплакал…

Егор плакал так, словно пытался выплакать все накопившиеся слёзы о погибшем отце, который разбился в Испании, где-то под Барселоной. И Егор не успел попрощаться с ним до кремации из-за нелепой забастовки грузчиков в аэропорту Эль Прат. Он никак не мог вылететь из Шереметьево: рейс задержали на шесть часов. В Барсе в зале прилёта скопилось без счёта народу, ожидавших разгрузки самолётов и доставки багажа. Все кресла были заняты, многие сидели и даже лежали на полу. Запомнилась дама в лёгкой шубке из стриженой норки и многочисленных бриллиантах в ушах и на пальцах, сидевшая на полу, которая на вопрос, каковы шансы выйти из аэропорта, ответила, что без багажа – хоть сейчас, и добавила, что впервые в жизни «валяется на полу в норковой шубе и в бриллиантах».

Егор сочувственно усмехнулся, извинился и побежал вон из зала ожидания, из аэропорта, в соседнее здание за арендованной на сайте машиной. Получил ключи, нашёл на стоянке белую Тойоту Короллу, запрыгнул и погнал в Барселону, а там – на улицу Скала Дей в Танатори Алтима Ронда де Далт. Егор ворвался в траурный зал: у стены стояли два венка с именем отца, но больше не было ничего и никого. Егор опоздал…

Егор рыдал, и его широкие плечи ходили ходуном. Он оплакивал своё внезапно разбившееся счастье, свою несбывшуюся мечту иметь счастливую семью, счастливый брак, в котором тебя ценят и понимают… И от неизвестности, которая зияла чернотой, потому что он не знал, как поступить. Как быть дальше…

Когда Егор пришёл в себя, он увидел, что наступила ночь, и почувствовал безмерную усталость. Он взглянул на умные часы и увидел, что вот-вот наступит следующий день. Егор чувствовал себя таким опустошённым, обессилевшим, что ему хотелось просто лечь, свернуться калачиком, как в детстве, обняв любимого Мишку ярко-жёлтого цвета в нелепых цветных трусишках на лямках, и постараться не думать, не думать ни о чём: что было, что стало, что будет…

Егор наговорил жене в мессенджере сообщение, что устал и заночует в городе, в своей городской квартире, в которой останавливался иногда, заработавшись за полночь. Завёл мотор и поехал, уже никуда не торопясь. Через полчаса позвонила жена. Егор ответил на видеозвонок: Кристина, очевидно, хотела удостовериться, что всё в порядке, и убедилась, что да, он в квартире, вероятнее всего, совершенно один. Она добавила, что мальчишки давно спят, а она не спит – волнуется. Но теперь, когда она удостоверилась, что у Егора всё в порядке, она желает ему спокойной ночи и сможет, наконец, отдохнуть и сама после трудного и очень беспокойного дня.

Егор повторил за ней:

– Спокойной ночи…

Он поставил мобильный на беззвучку, сбросил на пол брюки и рубашку и бухнулся прямо на покрывало, не поворачиваясь, стянул его на себя с другой стороны, свернулся калачиком, поджав ноги, и забылся ночной чернотой, как человек, у которого больше не осталось никаких сил. Под утро ему приснился болезненный, мучительный сон, в котором он отчаянно звал родителей, а они почему-то никак не шли, и как наяву, остро ощутил недостаток любви, как будто его никто никогда не любил…

Зазвонил будильник. Егору показалось, что он только прилёг и не успел заснуть. Открыл мобильный, увидел несколько сообщений жены в мессенджере и пропущенные видеозвонки. Паче чаяния Кристина проснулась рано. Егор не стал отвечать, почистил зубы, надел чистую рубашку и другой костюм, выпил сок из стеклянной бутылки, благо в холодильнике всегда был запас, и поехал на работу, чтобы окунуться в рабочий процесс и не думать ни о чём, кроме поставщиков, клиентской базы и возможных путей расширения бизнеса.

В этот день он уехал с работы чуть раньше. На пороге уклонился от поцелуя жены. Скомандовал мальчишкам, чтобы они собирались в город, потому что впереди были выходные. Близнецы обрадовались возможности провести целых два дня с отцом и быстро собрали свои рюкзачки, напихав туда футболки, трусишки и шортики, раскраски и фломастеры, но главное – своих любимых мишуток.

Посадив сыновей в машину, Егор вернулся, чтобы ещё раз взглянуть на жену. Тихо сообщил:

– Морковка умерла. Хирург сказал, что я приехал слишком поздно.

– Ну да, – сказала Кристина. – Ты же всегда задерживаешься на работе.

Егор ничего не ответил на это, только спросил:

– Что мы скажем детям? – Ну, скажи им, что кошка пошла навестить своих знакомых да там и осталась.

Егор отрицательно замотал головой, а Кристина возмущённо спросила:

– Ну, что не так? Что опять не так?!

Егор повернулся и зашагал к машине.

– Скажи, что кошка ушла! – крикнула вслед ему Кристина.

Муж резко развернулся и как-то неожиданно горько хмыкнул, отрицательно качая головой:

– Не кошка ушла…

Жена вопросительно подняла брови.

– Из дома ушла душа, – отрезал муж.

Резко повернувшись на каблуках, Егор быстро дошёл до машины, в которой сидели примолкшие Петя и Павлик, сел в неё, завёл, нажал на пульте кнопку и выехал в открывшиеся ворота.

И Кристина впервые не нашлась, что ответить. 

Егор аккуратно, но быстро вёл машину. Пока не знал куда – наверное, в городскую квартиру с офисными рубашками и запасом сока в холодильнике. Обычно разговорчивые мальчишки примолкли, словно чувствовали, что в их короткой жизни, полной заботы и любви, что-то случилось. Небо заволокло тучами. «Наверно, будет дождь, – подумал Егор. – Некстати».

Егор не мог смотреть сыновьям в глаза даже в зеркало заднего вида. Почему-то сразу начинало першить в горле. Но через четверть часа он произнёс: – Сири, набери маму.

Раздался гудок, ещё один и ещё. Потом послышался такой знакомый, не изменившийся за всю его жизнь высокий голос:

– Алло!

– Мама! Здравствуй, мама!

– Сыночек? Здравствуй, Егорушка! – Мне нужен твой совет…

– Приезжай!

– Я еду. С мальчишками…

– Я жду вас, сыночек! Будь осторожен за рулём. И телефон отключился.

«Мама…» – подумал Егор, глядя вперёд.

И ему вдруг показалось, что тучи, затянувшие горизонт, прорезал тонкий луч солнца.